Пересекая границы Московии, я знал, что ее странность поразительна только в первый момент. Потом вздрагиваешь лишь на что-нибудь человеческое.

2.

В местной контрразведке, куда меня привели оформлять документы, будто ненароком демонстрируя ужасные орудия пыток, на стене висело два плаката с сентенциями. “Если враг не сдается – его уничтожают. Максим Горький” и “Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Александр Пушкин”.

Со страхом внял я этим циническим предостережениям людей, имеющих надо мной безраздельную власть. Как всякий иностранец, я больше всего боялся подвергнуться противоестественному сношению с российскими законами.

3.

Наконец мне выдали временный вид на здешнее жительство. Не скрою, я ободрился. Окружавшие люди в мундирах показались мне даже милыми и воспитанными. В конце концов в России столько народу носит военную форму, что ее отсутствие на человеке воспринимается как особая изощренность в секретном надзоре за вами.

То же с орудиями пыток, которые оказались деревянными счетами, известными из античной археологии. Там они назывались “абак”, здесь ими пользуются в лавках. Вдруг понимаешь, что все эти дыроколы, скоросшиватели, огромные железные скрепки для бумаг используются во вполне бюрократических целях: для упорядочения как информации, так и ее носителей.

В общем, вполне милые мальчики с их особой интеллигентностью государственных спецслужб. Позже я заметил, что эта мгновенная перемена в твоем восприятии физиономии ближнего – с откровенно злодейской на крайне приятельскую и составляет суть здешнего общежития.

4.

Не скрою, миссия моя деликатна. Наблюдение и рассудок преследуются здесь едва ли не по закону.

Иностранца в Московии тревожит не абсолютное зло, которым он сгоряча ее награждает, хотя мог бы с ним смириться, ибо сам из той же епархии, но отсутствие понятной ему логики.

Нельзя, например, сказать, что московит эгоистичен, как, допустим, француз или швейцарец. Нет, он самозабвенен в своем служении царю и отечеству, которым желает, однако, самого позорного и мучительного конца.

Как тонко заметил Иосиф Сталин, один из выдающихся московитских правителей, глубоко вникший в суть своего народа: “Это только глупый вредитель вредит. Умный вредитель не вредит, он хорошо работает!”

5.

Русская мысль некстати восприимчива. Приверженцы особого московитского пути берут в доказательство этого совсем уж протухшие западные идейки. Нормальное же российское просвещение тиранически требует выбирать между собой, то есть просвещением, и собой, то есть Россией. Ибо это совмещение несовместимых понятий, приличное разве что Шекспиру или местным евреям, давно и коварно охладевшим к рассудку.

6.

Посещение гостиницы, автобуса, ресторана, уборной, осязание несвежих простыней, ожидание пищи и побочных результатов ее вкушения, встречи с разного рода казенными людьми вызвали в памяти самые трудные испытания разведшколы. Как я был благодарен своим наставникам!

Потом, однако, поневоле задумался о народе, которому все это нипочем.

Хорошо бы, подумал я, чтобы в будущей войне с инопланетянами мы выступали с русскими на одной стороне. Но реально ли это?

7.

Полез в метро частным образом, сразу оценив щадящий режим, создаваемый в Московии инородствующему путешественнику. По выправке и озлобленности здешний народ кажется целиком состоящим на государственной службе, то и дело переходящей в общественную. Постоянством службы объясним и поиск врага, ибо тот поневоле не вечен и переходящ как знамя соцсоревнования.

Признаки дикости бросаются в глаза, заставляя пожалеть о начальственных мягкостях. Говорят, что это народ порученцев, живущий по приказу, а по воле только буйствующий. Тирания кажется наименьшим из зол, оказываясь, однако, злом несоизмеримым, ибо прогрессивно наследуемым.

Потому, наверное, жизнь в России и начинается всякий раз с нуля, а заканчивается энергичными мерами по его, нулю, переустройству.

8.

9.

Пребывая в гостинице, я вдруг заметил, что возбуждение здешнего населения корреспондирует с миграцией насекомых. Подозреваю в этом солнечную активность, а не только правительственные послабления.

Например, сообщения о военных действиях в провинции, о которых я узнаю из включенного телевизора, совпадают с оживленным движением тараканов вокруг оного. Потом вдруг тараканы исчезают, как не было, и одновременно с этим устанавливается твердая власть, совместное армейское патрулирование и общегосударственный террор.

10.

Пропитавшись здешней тоской, я вышел на улицу и пошел к ближайшей префектуре, ловя взгляды хорошеньких женщин и поневоле желая описать их с какой-нибудь тривиальной стороны.

Говорят, они образованны, сентиментальны; самые профессиональные работают уже не на госбезопасность, а на вполне частных пассионарных кавказцев. Зная, что у вас есть доллары, и те, и другие могут прийти к вам прямо в гостиничный номер, и даже без вызова, но с противоположными целями.

Поэтому я не рисковал. К тому же простота совокуплений не заменит все те замечательные психические позы, на которые я насмотрелся в своем путешествии по России!

11.

Очень распространен в Московии оральный секс. Особенно если в метро или автобусе наступишь кому-нибудь на ногу.

Поминают много и ветхозаветного Йоба – любимейшего героя здешних знатоков Библии.

Вообще же русский мат – особь статья. Традиционное общинное срамопользование так и торчит из него, как член бывшей КПСС из нынешней демократии.

Да и русский солдат, намотавшись в бесконечных учебных тревогах на хрен и в вульву, рад хоть однажды да отдохнуть душой в небольшом победоносном походе на более цивилизованного соседа.

12.

Для разведчика логика в путешествии по России – это лучший способ сбора данных ее воображения. Не зря древние говорили, что русский есть мера несуществующего. Недаром и литература здесь вполне заменила реальность.

Известна склонность русских монархов к сочинительству. Менее понятно, почему литераторы не спешат занять местный трон. Народ явно тоскует по общей и горячительной фабуле. Нужна была всеобщая грамотность, достигли и ее...

Многих, видно, останавливает только дикий скифский обычай пить мед из ученых черепов. Скифы сначала вкушают сладость ума человека, перед тем показательно умученного. Потом золотят лоб. Челюсть, глазные впадины и дают поклоняться своим детям в школах.

Потому, наверное, и трудно здесь сыскать чудака, который избрал бы своей стезей здравый смысл. Даже ученейшие мужи ищут в себе рассудок, более подходящий к местным условиям, что, кстати, мешает признанию их трудов на Западе.

Между тем резкие суждения русского разума энергично писаны прямо на заборах и фонарных столбах, на стенах в подъездах, в газетах и на плакатах, вывешенных на улице. Собрать их – дело какого-нибудь будущего Канта на хорошем аналитическом окладе в нашем разведуправлении.

13.

Ездил по местным диссидентам. Теперь это люди комнатного темперамента. Они нигде не служат, живут на окраине Москвы, по соседству с начинающимся здесь лесом, доходящим, по слухам, до самой Персии. Не знаю, правда ли. Если и преувеличение, то с ним легче жить.

Нынешние диссиденты не выказывают радикальных идей или неудовольствия. Они одухотворяют помещения, в которых сидят, фиксируют душевные неопределенности и находят им странные словесные эквиваленты.

Несмотря на то, что некоторые из них имеют кучу детей и живут на смешные деньги, зарабатываемые их женами, они, как один, отказались от моего предложения выступить по “Свободе” в обычном режиме их домашнего бреда.

Это – аристократия подполья. Чисто русское сословие, постепенно суживающее круг своего общения сначала до размеров мысли, потом петли.

Их экстремизм принимает зоологические форы уклонения то ли в кротовищность, то ли в насекомость. Типичный русский пантеизм, на который, кстати, указывает “зверство” многих здешних фамилий, а также, конечно, властей.

14.

Боюсь, эти новые русские зоофиты начнут скоро вшиветь.

Воспользовался случаем для исследовательского посещения русской бани. Называлась она “Сандуны”. Не знаю этимологии, которой это вызвано. По особого рода посетителям с их откровенной мужской дружбой я бы лучше назвал ее на прусский манер: “Потс-дам”. И звучнее, и иностранные слова здесь, в Москве, более любят.

15.

Краткая командировка моя подходит к концу. Главный ее результат – найденное здесь доказательство Божие. Без Его явной санкции и тайной цели существование России не оправдано здравыми соображениями.

Право, когда слышишь, как шумит ночью за окном ветер, идет дождь или тебя вместе с другими тихо засыпает снегом, нет ничего лучше, чем вера в русского Бога, бессмысленного и беспощадного.

Всматриваясь тогда в мутное, заволоченное тучей московитское небо, редкий туземец не разглядит в нем Христов крест, обращенный лично к нему.

Так не особая ли близость неба, спрашиваю я, причина их звезданутости?

16.

Русские хорошо знают себя и без особой печали расстаются с жизнью как с не совсем чистоплотным занятием. “Человек дрянь, ну а я так и вовсе собака”, - говорят они, всячески гадя ближнему и понимая сие как смирение христианина. Они уверены, что земная жизнь дана им в исправление, тем более жестокое, чем крепче они прилагают к нему свою руку.

Кровопийцы на государственной службе, они филейной частью менталитета привержены сердечным ценностям своего свинства и безобразия, хранимого как последнее тепло и прибежище.

Трогательна их любовь к родной земле, отданной им на черный день, длящийся без просыпу уже тысячу с лишком лет. Здесь умеют хранить неяркую красу издыхания, которого достигают при любом режиме, властителе и неурожае. Так и молвят: “Россия-матушка из-за нас одних на небо не успела уйти!”

Контужены Богом, удержавлены без остатка, русские не более, чем то припухшее голое место, которое остается, если с человека спустить все шкуры.

Это потому, что здешние правительства рвутся изо всех сил в мировое сообщество, то отставая от него, однако, на века, то опережая сразу на вечность.

17.

Приключения рассудка в России – едкий жанр. Не знаю, как встречусь со своим масонским начальством. Случайно заметил, что бедный мой разум косит уже на четвертое измерение. Палка же сия, как вы знаете, бьется чрезвычайно больно, ибо не о двух концах.

Едва взлетели на тройке быстрых, как вихорь, американских двигателей, как увидел я с одной стороны море, с другой – Италию, а там и шереметьевские избы виднеются.

Сверху еще заметней стало, что русская земля имеет форму неправильного парадокса, а стало быть, в ней легко можно спрятаться. Помолись за меня, матушка, а то мне нечем... Ведь совсем было уже поднес к подписи высочайший указ о придании России статуса национального литературного парка под протекторатом ГБ и комиссии по авторским права, да в последнюю минуту все возьми и сорвись!

А вы знаете, что у Ельцин-бея под носом шишка?