|
|
Письмо 11. О стервах и криминалах. Здравствуй, малыш. Не падай со стула, не впадай в панику, но Галя выгоняет меня из дома. Подробности при встрече, тем более, что, кроме тебя, мне и ехать-то не к кому. Но, как ты понимаешь, это всего лишь отличный повод поговорить о женщинах. Помнишь рисунки Жени Двоскиной в давнишних “Алых парусах” в “Комсомолке”? Все эти мальчики-девочки, тонкое плетение линий, кружев и подробностей, от которых на газетной полосе вдруг приходил в изумление и искал, кто же это все нарисовал? Представь мое изумление, когда я вдруг попал на ее персональную выставку рисунков в клубе “Компьютер” что на Рождественском бульваре. Всегда приятно и удивительно, когда давнее воспоминание вдруг как сквозь сон всплывает в реальность. Красивая миниатюрная женщина демонстрировала свою серию портретов “Стервы” – тонкие изысканные дамы в духе какого-нибудь Бердслея, и все это в жуткой ноябрьской грязной и скользкой Москве, полной, на первый взгляд, только жуликов и милиционеров. И клуб, очень приятный. Такая домашняя, уютная развалюха, которую некогда создал и оплатил Гарик Каспаров, полная всяких книг, комнат, юных женщин с младенцами, молодых людей, говорящих о чем-то серьезном и напоивших меня отличным кофе. Потом я встретил Иру Медведеву с мужем, и мы с ними приятно проговорили весь вечер. Поскольку Женя Двоскина разыгрывала в качестве приза книжку Гайдара “Чук и Гек” со своими рисунками и я таки выпросил ее для Лёнечки, несмотря на горячие рассказы Пети Медведева о том, что более жуткого и мистически-темного писателя, нежели Аркадий Петрович, он в жизни своей не читал, никакой брат Гримм с этой жутью не сравнится – шутка ли, родители уехали и оставили Чука и Гека одних! – то разговор, естественно, перешел на эту, богатую подробностями тему. Ира рассказала о жене Аркадия Петровича, знаменитой московской фигуристке, и я сразу вспомнил, конечно, каток из “Судьбы барабанщика”. Когда жену в 39-м арестовали, на следующий же день в “Правде” появилось письмо Гайдара с отречением. А когда ее (вскоре) выпустили, то семейная жизнь продолжалась как ни в чем не бывало! Потом Ира вспомнила фотографию Аркадия Петровича 40-го года, на которой он в Кащенко сфотографирован с девочкой. И одной-то девочки самой по себе мне было довольно, но это еще оказалась Зоя Космодемьянская! И так далее, в том же духе. Кстати, Ира вспомнила и о своих детских играх с внуком дедушки – худеньким, длинноногим, как ни странно, мальчиком, который и в двенадцать своих мальчишеских лет был уже полностью сформировавшейся личностью, не любящей проигрывать, - вплоть до того, что, проиграв, ложился, как трехлетний малыш, на пол и бил ногами. Я, понятно, предложил ей записать свои воспоминания об этих и прочих моментах жизни “писательского дома” на Аэропорте с точки зрения ребенка и будущего психоаналитика (коим она была, есть и будет), но Ира, высмеяв меня за мою теперешнюю “газетность”, отказалась. Петя же Медведев, поскольку я сказал, что пришел сюда с открытия в Третьяковке выставки Владимира Яковлева, - похвастался, что у них висит среди разного дерьма на стенах отличнейший Яковлев, чему я, конечно же, не поверил, сказав, что наверняка – подделка. (Это я тебе на всякий случай так пишу, чтобы к Пете не пришли бандиты за рисунком Яковлева. Предусмотрительность тем более необходимая, что я как-то написал тебе, за сколько продавались картины Брайнина в ЦДХ, так ведь мало того, что ничего не купили – еще пришли на днях к Володьке двое, сказали: “от Юры, картины смотреть”, приставили пистолет к голове, обещали душить удавкой и резать картины. Потом вынесли все, что смогли, вплоть до старого магнитофона и ста тысяч рублей из пиджака, и сказали, что еще придут, что он еще должен какому-то “Аслану”, о котором он, конечно, в первый раз слышал. Поскольку среди художников это первый за долгое время случай, то все в шоке. Под конец акции Володя сказал: вы, ребята, наверное, чего-то перепутали, вон возьмите альбом и посмотрите, к кому пришли. Они взяли пару альбомов, сказали, что на досуге посмотрят, но чтобы он не расслаблялся. В милиции заверили, что это кто-то из своих навел, потому что в противном случае вырубили бы сразу у входной двери и квартиру перевернули. Володя так и понял, что “свои”. Чужие, как ты знаешь, к нему домой не ходят. В общем, хреново). Я тебе, кажется, о выставке Яковлева рассказывал. Так вот , выставка хорошая, будет до середины декабря, хотя тебе-то это к чему? Самого Яковлева не было, сидит себе в своем интернате, кое-что видит, хоть и “слепой художник”, поскольку Святослав Федоров ползрения уже вернул. И Владимир Игоревич перед окном своей палаты весьма наслаждается видом окрестных домов в снегу и только их и рисует. Лорик Пятницкая (та самая, о которой Глезер в своих мемуарах писал: “Разбитная девка Лорик вошла со мной в отделение милиции, и я закричал: “За что вы задержали меня и Оскара Рабина? Я вызову всех иностранных корреспондентов Москвы!”), так вот Лорик сказала, что привезет Яковлева на его выставку, когда будет народу поменьше, а то он звонит ей домой и настоятельно просит, чтобы она приняла свои меры против примкнувшего Шепилова, а заодно и против Маленкова и что вообще я должен написать в газете, какая хорошая Таня Вендельштейн, которая составила яковлевский каталог (действительно, роскошный) и как хорош Святослав Федоров, который исправил ему зрение (а то не знают!) и как прекрасны сотрудники интерната №30, где у Яковлева отдельная палата, и лично директор Леонид Георгиевич Бритаус (чтобы дала палату под мастерскую, а то все кому не лень подделывают картины Яковлева, а так он сам их будет подделывать), и Министерство культуры хорошее, потому что дает ему пенсию, как космонавту, и какие-то благотворители хорошие…Разве объяснишь ей, что это чистая реклама и ни одна газета подобного не напечатает… Но память уже мечет свой пестрый фараон, и я вспоминаю, как накануне Филипповский зазвал меня на вернисаж выставки Люськи Попенко в отель “Марко Поло” на Спиридоньевском, мимо которого проходил много раз, но не думал, что когда-нибудь сподоблюсь в такую роскошь живьем попасть, но вот ведь попал: картины висят, фото Володи Дулова висят, платья от Кати Филипповой висят, столы интеллигентно в углах накрыты, выпивки больше, чем народу, какая-то сплошная совместная, то ли российско-австрийская, то ли российско-канадская лепота.Гардеробчик небольшой, курточку на распялочку повесили, все вежливо очень, а назад пошел, смотрю, а в кармане из пятидесяти тысяч, что там лежали, только двадцать осталось. Вот, думаю, какая милая предупредительность с их стороны. Будь не совместное предприятие, так ведь, как у Володьки Брайнина, все бы забрали, а тут, поскольку совместное, то как бы и на дорогу оставили. Очень меня это каким-то теплом обдало успешно строящегося у нас капиталистически-криминального цивилизованного общака… то есть общества. Ну так ты понял, чего я тебе пишу? Комнатенка у тебя есть какая-нибудь отдельная, чтобы я у тебя там тихонечко сидел, книжечки читал да и писал свои письма, но уже, понятное дело, не тебе, а, скажем, Вике Шохиной и Игорю Зотову в “Независимую”… Дай знать. Твой Игорь Шевелев. Ноябрь 1995 года. |