Поразительно, это едва ли не первое полное издание знаменитых басен Эзопа на русском языке, тем более, в переводе лучшего знатока античности М. Гаспарова.

Чтобы читатель не перепутал Эзопа с Эдипом, четверть изящно изданной книжки занимает “Жизнеописание Эзопа” – народная книга о некоем рабе, мудреце и сочинителе басен, принадлежавшем философу Ксанфу. (Что-то подобное мы видели по телевизору в исполнении артиста Калягина).

Рассказ об Эзопе настолько красив, что многие ученые решили, что Эзопа, на самом деле, не существовало, а он что-то вроде Фауста или Дон-Жуана – архетип коллективного бессознательного, то есть пшик. Однако, историк Геродот не зря все-таки свидетельствовал, что Эзоп жил на самом деле две с половиной тысячи лет назад в Самосе и погиб в Дельфах. Так что, возможно, доживем и до юбилейных торжеств.

А торжествовать есть чего. Эзоповские истории настолько элементарно поучительны, что выглядят совершенными. Века народной любви еще больше обкатали их, подобно морским камушкам, до идеальной формы. Однако, в любой из них есть тайна, которая заставляет вдумываться и вдумываться.

Некоторые из басен дошли до состояния поговорки. Достаточно сказать: “лиса и виноград”, чтобы вспомнить про – “зелен еще...” Других, оказывается, не очень и помним. Например, про рыбака. Который забросил невод. Но перед этим играл на дудке, да так хорошо, что ждал, рыбы сами выйдут, заслушавшись, из воды. Не вышли. Тогда он и забросил невод, вытащил много рыб, не только золотую, вывалил на берег и, глядя, как они корчатся, сказал: “Твари вы твари... Я вам играл – вы ничего. А как прижал – так сразу заплясали!” Ну что тут скажешь? Всё правда.

Кое-что мы запомнили из Крылова, который запомнил из Лафонтена, который вроде запомнил из Эзопа. Кое-чему пытался поучать Лев Николаевич Толстой. Но всяк имел свое на уме, и только Эзоп имел на уме – всё сразу. И вспоминается осел, который натянул на себя львиную шкуру и ну радоваться своему новому положению и. о. Лиса шла мимо и говорит: “ты бы хоть молчал, страшней бы выглядел!” Книга отлично оформлена гравюрами Артура Рэкэма.